Певица Линда:" Я не умирала и все еще жива!" (ФОТО)
Певица Линда, 20 лет назад взорвавшая отечественную эстраду, всегда отличалась экстравагантностью. В 90-е ее творческий союз с Максимом Фадеевым перевернул весь российский шоу-бизнес с ног на голову. На фоне холеных и длинноногих блондинок бледная девушка в черном действительно казалась «белой вороной». Однако на самом пике своей популярности Линда стала реже появляться на публике, а вскоре и вовсе исчезла. Одна из самых загадочных российских исполнительниц в эксклюзивном интервью SUPER развеяла все слухи о себе и поведала о планах на будущее.
Несколько лет назад СМИ писали, что вы скончались от передозировки наркотиков. Что случилось на самом деле?
Я никогда не умирала и все еще жива, а на тот момент это была пиар-кампания людей, которые тогда меня окружали. Я к этому никакого отношения не имела, я жила совершенно другими вещами и делала дела. Люди вырастали как грибы, менялись их формы, телесные оболочки, мышление и так далее. Я дышала совсем другим воздухом. Все, что происходило, происходило само по себе, и я от этого не страдала. Это, знаете, как гриппозное состояние: все болеют в определенный период, и непонятно отчего: бактерии, они же всегда внезапно возникают, главное — свой иммунитет иметь к этим бактериям, если ты имеешь — значит, вам все равно.
В 90-е годы за песню «Марихуана» вас обвиняли в пропаганде наркотиков. Вы на самом деле их употребляли?
Нет, я вообще не пью и не курю. Понимаете, любое мое объяснение будет выглядеть как оправдание, а оправдываться мне не в чем, каждый болен своей проблемой. Мы же были максималистами, и нам безумно нравилось то, что мы делаем. Мы были такие аскетичные, ужаленные всем, такие «по востокам», и, естественно, это воспринималось своеобразно. Мы не были похожи на других, абсолютно точно: мы были вольные, гибкие, дикие, абсолютно оторванные от того, что было привычным в то время. Я могу говорить о себе: я не знаю, что на тот момент меня окружало. Я была такой оголенной, слишком открытой, все воспринимала неоднозначно. Я предпочитала находиться в своем замкнутом кругу, мне не хотелось сталкиваться с той реальностью, которую я видела. Наверное, вот это необщение с прессой или общение тех людей, которые общались вместо меня, и формировало такой образ, и люди от недостатка информации трактовали это по-своему, а мы с этим особо не боролись. Потом, сама песня «Марихуана» — это слово оставило свой отпечаток. Это же такие глупости, которые выеденного яйца не стоят.
Куда вы тогда пропали? Продолжается ли сейчас ваша творческая деятельность?
Естественно, музыка уже стала основным дыханием, сознанием, восприятием этого мира, все происходит со стороны и с позиции музыкального восприятия мира.
Тем не менее ваши песни давно не звучат по радио, клипы не ротируются на телевидении... Ваш формат не устраивает сегодняшнего зрителя?
Этот вопрос больше к вам. Я творческий человек и занимаюсь конкретно творчеством, а все, что его поддерживает, не зависит от меня. Просто так мелькать на телевидении и снимать что-то, просто чтобы появиться, нам неинтересно. Мы делаем все постепенно, медленно, но зато комфортно нам и нашим поклонникам.
А как сложился ваш образ?
Образ рождается в момент, когда происходят роды, «роды-воды», поэтому образ закладывают родители. Потом по жизни ты можешь искать, примерять на себя и чувствовать всем своим внутренним состоянием, что тебе ближе, где тебе более комфортно и где есть те вещи, с которыми ты можешь расти дальше. В детском саду я хотела стать космонавтом — у меня был этот образ, я одевалась как космонавт. Затем мне очень нравилось ловить рыбу, я всегда думала, что буду спасателем дельфинов. Жизнь была всегда непредсказуемая. Потом я очень увлекалась цирком. У меня был очень знаменитый учитель Гройсман, я попала к нему совершенно случайно, он преподавал акробатику. Позанимавшись у него и получив какие-то первые навыки, я захотела стать акробаткой в цирке. Я думала, что посвящу свою жизнь именно такому предназначению. Но когда приехала в Москву, попала к такому интересному человеку — Юлию Гальперину, — и мы с ним разучивали ритмическое движение. Мы делали постановки любых произведений под какую-то ритмическую основу. Таким образом, мы жестами тела показывали некие короткометражные представления. Поэтому я четко не знаю, как сложился образ. Плюс я родилась в этническом месте. Первые музыкальные ожоги я получила в четыре года, когда услышала этнические инструменты простых уличных музыкантов. Еще бабушка, которая меня воспитывала, которая очень многое мне в жизни дала, была очень творческим человеком, и у нее была сложная судьба. Например, она мне вместо сказок на ночь рассказывала историю нашей семьи, благодаря ей я все это глубоко знаю. Вот это все наслаивалось годами и приобретало некий фундамент, который меня направлял. Это все составляющие, и это очень глобальный вопрос.
Говорят, у вас долгие отношения с греческим певцом и композитором Стефаносом Корколисом. Как вы познакомились?
Я с ним познакомилась 10 лет назад. Да и на тот момент — это был 2005 год — и я, и он, работали в одной компании — Universal Music — и наши директора решили нас познакомить. Была интересная история, когда курьер прислал мне диски Стефаноса, я не знала, кто это, и по ошибке он перепутал пакеты, когда я открыла эти пакеты, там были какие-то свастики, хеви-метал в самом изощренном музыкальном творении — это слушать было абсолютно невозможно, и я связалась с Девидом, а Девид Джанк был тогда директором Universal, и объяснила ему, что наша встреча просто нереальна, потому что это не мое направление и что даже встречаться с такой компанией будет сложно. Я просто не хотела бы затрагивать трагическую историю, которая параллельно происходила в моей семье, но так получилось, что мы параллельно потеряли маму, и чтобы как-то отвлечь своих близких и родных, я взяла папу и решила уехать в Грецию. Таким образом мы с ним там познакомились, и при встрече я узнала, что произошла ошибка: перепутали пакеты и это оказался классический пианист.
Линда, расскажите о своих творческих планах?
Нам предлагают выступить в европейском туре, и мы дали свое согласие, сейчас ждем, выжидаем, когда это все состоится. Мы хотели это сделать в мае, и возникли некие проблемы, они никак не связаны с продажей билетов, но есть определенные невыездные проблемы, я думаю, к сентябрю мы это все разрешим и осенью все состоится. На данный момент мы пишем новый альбом, который, я надеюсь, запустим этой осенью. В работе над этим альбомом принимает участие Хейдн Бендалл, имя которого связано с очень интересными западными артистами, и он вообще очень интересный сам по себе человек, очень фантастический. Мы пишем этот альбом абсолютно свободно: импровизируем прямо в студии, меняя формы и принимая различные эксперименты. Например, инструменты Хейдн записывает, помещая их в воду, издавая свои какие-то звуки, поем мы лежа, стоя, вися на перилах, это очень интересный эксперимент, который получается в результате. Мы все это хроникально снимаем, чтобы выпустить документальный фильм, потому что это реально интересно посмотреть и с профессиональной точки зрения, и простому обывателю. Мне вообще очень нравится эта тенденция, что сейчас все как-то творчески озабочены, всем легко в этом, всем этого хочется, это энергетически ощущается. Есть такое ощущение, мы на правильном пути!
Несколько лет назад СМИ писали, что вы скончались от передозировки наркотиков. Что случилось на самом деле?
Я никогда не умирала и все еще жива, а на тот момент это была пиар-кампания людей, которые тогда меня окружали. Я к этому никакого отношения не имела, я жила совершенно другими вещами и делала дела. Люди вырастали как грибы, менялись их формы, телесные оболочки, мышление и так далее. Я дышала совсем другим воздухом. Все, что происходило, происходило само по себе, и я от этого не страдала. Это, знаете, как гриппозное состояние: все болеют в определенный период, и непонятно отчего: бактерии, они же всегда внезапно возникают, главное — свой иммунитет иметь к этим бактериям, если ты имеешь — значит, вам все равно.
В 90-е годы за песню «Марихуана» вас обвиняли в пропаганде наркотиков. Вы на самом деле их употребляли?
Нет, я вообще не пью и не курю. Понимаете, любое мое объяснение будет выглядеть как оправдание, а оправдываться мне не в чем, каждый болен своей проблемой. Мы же были максималистами, и нам безумно нравилось то, что мы делаем. Мы были такие аскетичные, ужаленные всем, такие «по востокам», и, естественно, это воспринималось своеобразно. Мы не были похожи на других, абсолютно точно: мы были вольные, гибкие, дикие, абсолютно оторванные от того, что было привычным в то время. Я могу говорить о себе: я не знаю, что на тот момент меня окружало. Я была такой оголенной, слишком открытой, все воспринимала неоднозначно. Я предпочитала находиться в своем замкнутом кругу, мне не хотелось сталкиваться с той реальностью, которую я видела. Наверное, вот это необщение с прессой или общение тех людей, которые общались вместо меня, и формировало такой образ, и люди от недостатка информации трактовали это по-своему, а мы с этим особо не боролись. Потом, сама песня «Марихуана» — это слово оставило свой отпечаток. Это же такие глупости, которые выеденного яйца не стоят.
Куда вы тогда пропали? Продолжается ли сейчас ваша творческая деятельность?
Естественно, музыка уже стала основным дыханием, сознанием, восприятием этого мира, все происходит со стороны и с позиции музыкального восприятия мира.
Тем не менее ваши песни давно не звучат по радио, клипы не ротируются на телевидении... Ваш формат не устраивает сегодняшнего зрителя?
Этот вопрос больше к вам. Я творческий человек и занимаюсь конкретно творчеством, а все, что его поддерживает, не зависит от меня. Просто так мелькать на телевидении и снимать что-то, просто чтобы появиться, нам неинтересно. Мы делаем все постепенно, медленно, но зато комфортно нам и нашим поклонникам.
А как сложился ваш образ?
Образ рождается в момент, когда происходят роды, «роды-воды», поэтому образ закладывают родители. Потом по жизни ты можешь искать, примерять на себя и чувствовать всем своим внутренним состоянием, что тебе ближе, где тебе более комфортно и где есть те вещи, с которыми ты можешь расти дальше. В детском саду я хотела стать космонавтом — у меня был этот образ, я одевалась как космонавт. Затем мне очень нравилось ловить рыбу, я всегда думала, что буду спасателем дельфинов. Жизнь была всегда непредсказуемая. Потом я очень увлекалась цирком. У меня был очень знаменитый учитель Гройсман, я попала к нему совершенно случайно, он преподавал акробатику. Позанимавшись у него и получив какие-то первые навыки, я захотела стать акробаткой в цирке. Я думала, что посвящу свою жизнь именно такому предназначению. Но когда приехала в Москву, попала к такому интересному человеку — Юлию Гальперину, — и мы с ним разучивали ритмическое движение. Мы делали постановки любых произведений под какую-то ритмическую основу. Таким образом, мы жестами тела показывали некие короткометражные представления. Поэтому я четко не знаю, как сложился образ. Плюс я родилась в этническом месте. Первые музыкальные ожоги я получила в четыре года, когда услышала этнические инструменты простых уличных музыкантов. Еще бабушка, которая меня воспитывала, которая очень многое мне в жизни дала, была очень творческим человеком, и у нее была сложная судьба. Например, она мне вместо сказок на ночь рассказывала историю нашей семьи, благодаря ей я все это глубоко знаю. Вот это все наслаивалось годами и приобретало некий фундамент, который меня направлял. Это все составляющие, и это очень глобальный вопрос.
Говорят, у вас долгие отношения с греческим певцом и композитором Стефаносом Корколисом. Как вы познакомились?
Я с ним познакомилась 10 лет назад. Да и на тот момент — это был 2005 год — и я, и он, работали в одной компании — Universal Music — и наши директора решили нас познакомить. Была интересная история, когда курьер прислал мне диски Стефаноса, я не знала, кто это, и по ошибке он перепутал пакеты, когда я открыла эти пакеты, там были какие-то свастики, хеви-метал в самом изощренном музыкальном творении — это слушать было абсолютно невозможно, и я связалась с Девидом, а Девид Джанк был тогда директором Universal, и объяснила ему, что наша встреча просто нереальна, потому что это не мое направление и что даже встречаться с такой компанией будет сложно. Я просто не хотела бы затрагивать трагическую историю, которая параллельно происходила в моей семье, но так получилось, что мы параллельно потеряли маму, и чтобы как-то отвлечь своих близких и родных, я взяла папу и решила уехать в Грецию. Таким образом мы с ним там познакомились, и при встрече я узнала, что произошла ошибка: перепутали пакеты и это оказался классический пианист.
Линда, расскажите о своих творческих планах?
Нам предлагают выступить в европейском туре, и мы дали свое согласие, сейчас ждем, выжидаем, когда это все состоится. Мы хотели это сделать в мае, и возникли некие проблемы, они никак не связаны с продажей билетов, но есть определенные невыездные проблемы, я думаю, к сентябрю мы это все разрешим и осенью все состоится. На данный момент мы пишем новый альбом, который, я надеюсь, запустим этой осенью. В работе над этим альбомом принимает участие Хейдн Бендалл, имя которого связано с очень интересными западными артистами, и он вообще очень интересный сам по себе человек, очень фантастический. Мы пишем этот альбом абсолютно свободно: импровизируем прямо в студии, меняя формы и принимая различные эксперименты. Например, инструменты Хейдн записывает, помещая их в воду, издавая свои какие-то звуки, поем мы лежа, стоя, вися на перилах, это очень интересный эксперимент, который получается в результате. Мы все это хроникально снимаем, чтобы выпустить документальный фильм, потому что это реально интересно посмотреть и с профессиональной точки зрения, и простому обывателю. Мне вообще очень нравится эта тенденция, что сейчас все как-то творчески озабочены, всем легко в этом, всем этого хочется, это энергетически ощущается. Есть такое ощущение, мы на правильном пути!